Выступление Елены Коневой на 75-й ежегодной конференции Всемирной ассоциации изучения общественного мнения (WAPOR)
24 февраля Путин объявил о вторжении в Украину. Через сутки несколько стихийно собранных исследовательских групп, не сговариваясь, писали анкеты. Через 4 дня около 300 операторов нескольких колл-центров спрашивали жителей России о поддержке “специальной военной операции”.
Мы бросились делать исследования, даже не осознав, что произошло. Мы думали, что страна испытала шок. Мы надеялись при помощи быстрых независимых данных предъявить власти народную реакцию и предостеречь от последующих разрушительных решений.
Все оказалось сложнее: спецоперация вошла в сознание 60% населения, как горячий нож в масло.
Массовое сознание оказалось готовым принять войну.
В условиях цензуры, массовой агрессивной пропаганды, доля противников войны на тот момент была значительно меньше.
Зачем нам социология войны?
Социология войны потребовала новых подходов ко всем аспектам исследований. Прогнозирование развития событий для планирования контента исследований, формулировки вопросов в условиях цензуры, учет смещений в генеральной и выборочной совокупностях.
Но главной сложностью стала стала интерпретация данных и поиск ответа на вопрос: как эта война стала возможной в умах людей и что может повлиять на “адскую смесь оптимизма и страха”? © Ольга Крокинская
ExtremeScan ориентирован на исследования стран в контексте войны. Кроме Украины и России, это Беларусь, Молдова, и, видимо, Казахстан.
Мое выступление сегодня основано на исследованиях в Украине и России.
1. Надеемся, что это последняя война такого масштаба на континенте. Но раз уж она случилась, необходимо активно изучать состояние общества в странах-участницах, чтобы эмпирически увидеть ее генезис.
2. В России к началу войны практически не осталось свободной социологии. Цензура, регуляции, репрессии практически привели к запрету на профессию, оставив изучение общественного мнения прерогативой государственных институтов. Но в то же время война мобилизовала в России независимых социологов, которые работают с осознанием рисков, фактически, на волонтерских началах.
3. Многолетняя, массовая, хорошо финансируемая пропаганда создала почву для этой войны. Социология войны нужна как основа противодействия российской пропаганде и информационной политики в контекстных странах. Она позволяет таргетировать контент и определять каналы коммуникации.
4. Война оказывается уникальной призмой, которую можно рассматривать как социальный “коллайдер” для практически лабораторных исследований. В нем мы получаем доступ к состоянию умов, поиску архетипов, которые невозможно изучать с той же глубиной в мирное время.
5. В условиях невозможности сбора или неполноты традиционной статистики (как в Украине) или ее фальсификации (как в России), опросы являются вполне надежным источником гуманитарной информации.
Как оценить последствия войны?
Например, оценка количества беженцев из Украины по результатам опросов и данным ООН практически совпадают, и к сегодняшнему дню это 7.2 миллиона человек.
По данным Института изучения войны, в октябре было оккупировано 12% территории Украины. Наша оценка, основанная на опросе, составляет 14%.
Опросы показывают массовые гуманитарные последствия, которые адекватно коррелируют с их региональной дифференциацией. Чем ближе к линии фронта, тем хуже ситуация.
32% респондентов вынужденно покинули свои дома, 18% выехали за границу. 27% семей были разделены войной. Пытки и насилие со стороны российских военных испытали 4% опрошенных.
Сотни тысяч и миллионы пострадавших украинцев
Те же данные воспринимаются гораздо более материально, будучи выраженными в абсолютных значениях.
Мы экстраполируем проценты на численность поправленной (corrected) генеральной совокупности: 32 миллиона человек за вычетом выехавших за границу и населения оккупированных Россией территорий.
3 миллиона не смогли получить медицинскую помощь. 2 миллиона испытывают голод. Почти миллион потеряли близких родных и друзей.
Украинская индустрия исследований
Украинские коллеги добывают эти данные в суровых условиях.
Им помогает уникальная работа мобильных операторов, розволяющая достигать респондентов надежно и репрезентативно.
Судя по практике первых двух месяцев войны, украинские интервьюеры дозванивались даже до военных в армии и территориальной обороне. По этическим и цензурным соображениям они перестали задавать вопросы о военной службе респондентов.
Важно отметить, что готовность украинских респондентов к сотрудничеству с интервьюерами стала выше, чем в мирное время. Российские исследователи о такой доступности респондентов могут только мечтать.
Я бесконечно горжусь своими коллегами из Украины и сотрудничеством с ними.
Только что я участвовала в их круглом столе была впечатлена количеством и уровнем ученых, их преданностью профессии даже в условиях войны.
Можно только представить, насколько сложно и опасно было проводить глубинные интервью в оккупированном Мариуполе.
Хочу поблагодарить моего украинского партнера, исследовательскую компанию Info Sapience.
Мы координируем опросы и моделируем зеркальные темы. Обмениваемся данными и согласовываем методические материалы, освещающие ситуацию войны одновременно с российской и украинской стороны.
При всем единстве оценок войны и роли России, у нас есть разногласия по поводу сотрудничества с русскими.
Недавний совместный проект ExtremeScan и Info Sapiens посвящен возможности и форме сотрудничества украинцев с русскими по антивоенной теме, моделированию послевоенного мира, отношению к оппозиционно настроенным и бегущим из России гражданам.
Диалог и ответственность россиян
Мы сделали общий проект, но даже рабочее название у нас разное. Для меня это исследование об “антивоенной коллаборации”, а Инна Волосевич, директор Info Sapience говорит, что это проект “Сепарация с русскими”. Мы обе правы.
Действительно, на большинство вопросов об отношении к русским украинцы отвечают в большой доле негативно. 73% не общаются со своими родственниками в России.
Есть относительно небольшая доля украинцев, жаждущих отмщения, но самое массовое желание украинцев – это не видеть, не знать русских, вычеркнуть все русское из своей жизни.
Ценно, что при этом украинцы настроены совершенно прагматично и даже терпимо там, где они видят пользу для достижения своих прямых целей.
Мы задали вопросы об ответственности за развязанную войну, готовности к сотрудничеству с русскими в антивоенной деятельности и целесообразности диалога с будущей властью в России, если она осудит войну.
Анализируя совместно допустимость сотрудничества с русскими и целесообразность диалога с властью в России, мы снова получаем 2 паритетные партии.
Партия всеобщего сотрудничества
27%: считают приемлемым сотрудничество с русскими против войны и разумным диалог с новыми властями в России, если они осуждают войну.
Партия отвержения
30%: никакого сотрудничества с россиянами и никакого диалога с какими-либо властями в России.
Мы видим, что при разных сегментациях мы получаем устойчивую группу украинцев, готовых при определенных условия рассматривать сотрудничества ради прагматических анти-военных целей.
Цифры поддержки сотрудничества и помощи, на наш взгляд, неожиданно высокие.
На них стоит ориентироваться, рассуждая о закрытии (cancelling) русских, не-принятии русских мигрантов европейскими странами.
Как русские принимали украинских беженцев и насильственно перемещенных
У 9% украинских респондентов есть знакомые, добровольно уехавшие в Россию и у 6% - насильственно депортированные. Диапазон контактов украинцев в России с русской стороны огромный: от российских военных и сотрудников фильтрационных лагерей до волонтеров и простых граждан.
Их впечатления о взаимодействии с русскими поэтому отличаются, но в целом опыт делится примерно поровну между позитивным и негативным. В значительной степени позитивный опыт связан с работой русских волонтеров.
В связи с войной волонтерство в России получило импульс, а помощь украинским беженцам, согласно конфиденциальным исследованиям, для многих волонтеров стало формой антивоенного сопротивления.
Последствия войны в Украине и в России
Украина пережила несоизмеримо более тяжелые последствия войны, чем Россия. Потеря дома, работы и дохода, 67% испытывают тревогу или депрессию.
Но, несмотря на все трудности, украинцы сегодня гордятся своей страной, армией, добровольцами и с оптимизмом смотрят в будущее. Во всех исследованиях в Украине мы видим единство нации.
Можно только восхищаться невероятной солидарностью и готовностью украинцев бескомпромиссно бороться с агрессором. Это явление станет предметом исторических исследований.
92% украинцев не готовы отдавать захваченные территории в обмен на прекращение войны. 70% украинцев готовы воевать с оружием в руках. Это показывает, несколько увеличился с начала войны и остается стабильным. Готовность сражаться доказывают партизанское сопротивление, армия и территориальная оборона.
Поддержа “специальной военной операции”и мобилизации гражданами России
Основным фрустрирующим объектом нашего анализа в эти месяцы была поддержка войны жителями России. В массовом дискурсе в России и за рубежом фигурируют 70-80% сторонников.
Мы спросили у украинцев: “Какой процент россиян поддерживает войну?” И получили тот же результат: 80%. Подобные цифры сегодня мы слышали в отчетах наших коллег, и завтра, наверное, услышим то же самое.
Несмотря на широкое распространение, эти цифры ошибочны.
К сожалению, короткий формат выступления не позволяет привести детальное доказательство моего утверждения, поэтому я ограничусь показом таблицы динамики подержки специальной военной операции и мобилизации.
По нашим данным, уровень поддержки спецоперации-войны снизился летом примерно с 60% до 50%.
Мы много занимаемся сегментациями и оцениваем подлинную, осознанную поддержку военной операции в 30-40%. Это вдвое ниже растиражированных официальных рейтингов поддержки войны русскими.
Но даже это - чудовищно высокая цифра.
Причины, истоки такой поддержки хорошо исследованы.
Неожиданно высокими оказались поддержка мобилизации и вербальная готовность воевать. Но партии войны противостоит лагерь пацифистов.
Более 400,000 мужчин призывного возраста покинули Россию, и неопределенно много уклоняются от участия в войне. По разным оценкам за 6 недель мобилизовано до полумиллиона человек.
Впервые с начала войны мы почувствовали в исследованиях фактор изменения генеральной совокупности и смещения выборочной совокупности.
Однако готовность воевать – это реальность. Внушающая сила и контент пропаганды, чувство долга защищать родину и просто подчинение не перестают удивлять.
Что движет воинственными русскими?
Настоящих милитаристов относительно немного: таких «ястребов» около 20%.
Они являются референтной группой для Путина и целевой аудиторией одной из самых эффективных пропагандистских машин
Характерные черты “ястребов” — “эйфория, комплекс превосходства, подчеркнутая властная мужественность, предвкушение неизбежного победного шествия.
За их торжествующими заявлениями кроются комплексы низкой социальной субъектности, неумения решительно влиять на собственную жизнь. В этом смысле посягательство на чужой суверенитет становится для них своеобразной компенсацией.” © Ольга Крокинская
Что движет остальными сторонниками мобилизации?
Фатализм. Еще более существенное, чем у ястребов, отсутствие субъектности, неоднократно подтвержденное в наших исследованиях.
Шанс заработать на жизнь в условиях нищеты и безнадежности.
Смутное чувство долга, порой невероятно парадоксальное. Необходимо провести качественное исследование, чтобы услышать: «Мы наделали столько зла в Украине, что украинцы неизбежно придут мстить, и тогда мне придется идти защищать свой дом».
Русские рассеяны и растеряны, а сегодняшнее будущее России в ответах наших респондентов не пальпируется.
Независимо от ответа на вопросы прямого опроса, лишь незначительная часть россиян настроена уверенно и оптимистично. Судя по всему, война вступила во вторую, не только военную, но и психологическую фазу, когда тревога и страх охватили большую часть населения России.
Социология войны: борьба за мир
И в заключение я хочу сказать еще об одной роли социологии войны. Для участников Конгресса разработка передовых методов трансляции данных исследований лицам, определяющим политику, является знакомой задачей.
Для нас это новый опыт. Работа в реальном времени позволила нам увидеть ошибки и упускаемые возможности, которые в условиях стресса совершают те, кто делает политику.
Нам надо предоставлять не только аналитику данных, но и идеи для их действий.
В качестве примера могу привести наши попытки донести до стейкхолдеров эмпирически обоснованное понимание того, что война окончательно разделила русских на две популяции.
Далеко не все это видят.
Президент Зеленский сказал: “Пусть они (русские) живут в своем мире, пока не изменят свою философию” - это заявление не имеет адресата.
Около 40% населения олицетворяют сегодняшнюю воюющую Россию и их “философию” не изменить.
Но есть другие 40%, которые эту войну не принимают и они не являются носителями той имперской “философии”.
Эти “другие” русские реагируют по-разному - бегут за границу, уходят во внутреннюю эмиграцию, протестуют, саботируют и активно сопротивляются в медиа-пространстве и реальной жизни.
Сотни адвокатов защищают активистов, политических заключенных, призывников и мобилизованных.
Журналисты, рискуя свободой и жизнью, проводят свои расследования.
Около 100,000 волонтеров внутри России помогают украинским беженцам.
Более радикальные анонимные группы организуют саботаж на линиях снабжения армии и поджигают военкоматы.
Поддержка и кооперация с этими другими русскими не только вопрос справедливости.
Эти люди - ресурс борьбы за линией фронта.
Их различение, несмотря на сложившуюся конъюнктуру, является одной из целей нашей Социологии Войны.
________________________________________________________________________
Дубай, Объединенные Арабские Эмираты, 10–13 ноября 2022 г.
75-я ежегодная конференция Всемирной ассоциации изучения общественного мнения (WAPOR)
Параллельная сессия: Украина: общественное мнение во время войны
Председатель: Колин Ирвин (Ливерпульский университет, Великобритания)
תגובות